Я сжал зубы. Противостояние началось — а ведь я ещё не перешагнул порога.

Ни один из них не верил мне. Они не могли изменить скрепленного Печатью Вечности решения — только поэтому я стоял здесь, а не висел, прикованный, в одной из Нижних Земель… Второй раз они не остановятся и перед этим, понял я. Пошлют Астрального Вестника к самому чертогу Предвечных Владык за разрешением — так они уже расправились с Ракотом.

Но пусть не я первым нарушу этот мир, хотя бы и худой! Повинуясь строгому этикету, я поклонился, коснувшись правой рукой сердца. Под ногами вспыхнула серебристая дорожка — от порога к самому Шару Жребия.

Я сделал несколько первых шагов. Отчего-то они оказались очень трудны, голова кружилась, в виски толчками билась кровь. Я всеми силами заставлял себя держаться прямо, и уже где-то глубоко внутри начинала закипать шалая, неистовая радость, постепенно пробиваясь в верхние слои сознания, — я словно выходил из затхлого болота миражей на твёрдые камни реального мира. Ученик! Для меня это слово гудело мириадами органных труб, полыхало всеми пламенами Вселенной и Светом Обетованного. Я вновь вернулся к жизни, я жил!

Тринадцать пар очень спокойных, бесстрастных глаз ловили каждое моё движение; я ощущал сильное давление чужих мысленных взглядов. Пришлось закрыться — хоть я и знал, что это лишь усилит подозрения. Вдобавок если за дело возьмется сам Мерлин… Конечно, я мог здесь оборониться и от него, но в этом случае секрет моей новой защиты стал бы известен и ему; нельзя недооценивать силы Великого Мага. И хотя я чувствовал его внимание, чувствовал его острый, проникавший всё глубже и глубже в меня взор, я ограничился обычной нашей магической обороной, что против Мерлина — как замок на двери давно заброшенного дома от настоящих воров.

— Познавший Тьму, срок определённого тебе наказания истёк, — не вставая, говорил Мерлин, глядя мне прямо в глаза, так что едва хватало сил не отводить взгляда. — Более лишать тебя права учить мы не можем. Я не слишком надеюсь на твоё исправление и говорю об этом открыто, во всеуслышание. Должен предупредить тебя: если ты вновь вернёшься к старому, то против тебя выступит уже не только одна Сигрлинн. Я пойду сам и не пожалею сил для посылки Астрального Вестника за разрешением на должную кару — если ты вновь взбунтуешься. Не советовал бы тебе следовать путем Ракота. А сейчас, — даже теперь Мерлин, в нарушение всех обычаев и традиций, не поднялся, чтобы вместе со мной достать Зерно Судьбы из Шара Жребия, а, напротив, демонстративно поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее, — иди и возьми принадлежащее тебе по Закону Древних! Клянусь Лунным Зверем, если бы не этот Закон — ты не стоял бы здесь.

Мерлин никогда не унижался до обманов, засад и внезапных нападений из-за угла. Я не удивлялся его злым словам, хотя они тоже звучали сейчас дико: наказания, и достаточно суровые, бывали у нас и раньше; но по истечении их срока все — и Мерлин в числе первых — старались обращаться с оступившимся как можно сердечнее и теплее, ни словом, ни взглядом не напоминая о прошлом. Мне, как я уже сказал, дивиться не приходилось. Мерлин не зря носил титул Великого. Он знал то, до чего ещё долго не сможет додуматься ни один из сидящих сейчас за Столом Совета, — что я не успокоюсь, пока не займу — как самое меньшее — его собственное место или пока не окажусь извергнут из пределов этого Мира.

Мне нужно осуществить слишком многое; задумано небывалое, и для этого мне — как первая ступенька — нелишне было бы место Главы Совета. И если бы Мерлин не произнёс только что прозвучавших слов — мне было бы нелегко поднять на него оружие. Теперь наоборот. Война объявлена. Тринадцать, составляющих Совет, оповестили меня, что не допустят ни одного моего шага в сторону от общепринятого для Мага. Ну и отлично! Попробуйте остановить меня на сей раз!

Я храбрился, зная сам, что до поры до времени на все мои начинания хватит двух-трех членов Совета, правда, им придётся изрядно повозиться; но если Мерлин сам покинет свой Авалон, мне несдобровать. Странное дело — все эти мысли вспыхнули в сознании тотчас, как будто я долго и упорно размышлял об этом, а ведь, ступив на плиты Воздушной Пристани Замка Всех Древних, я был убежден, что с Советом враждовать не придется, разве что с Макраном и Эстери. Но лгать себе — последнее дело, и тогда я подумал так:

«Ты всегда понимал, что, несмотря на возвращение из изгнания, тебя уже никогда не простят. Понимал, но не признавался себе в этом. Что ж, лучше поздно, чем никогда».

И тотчас же мне пришлось погасить все мысли об этом — потому что бесцеремонно пробирающийся к моему сознанию Мерлин уже почти одолел последние барьеры моей защиты. Но я недаром так долго странствовал среди Смертных. Люди, словно в возмещение за краткость их земного пути, порой наделяются странными талантами, один из них — искусство внутреннего молчания и молниеносной смены мыслей. Я прибег к нему, сохраняя свой заветный секрет новой защиты на черный день, и Великий Мерлин если что и прочитал в моем сознании — так лишь досаду на чересчур назойливое внимание.

Я остановился перед Шаром Жребия. Зерно Судьбы Ученика, назначенного мне Предвечными, багрово светилось. Оно уютно лежало в своём хрустальном гнезде, пульсируя в такт сердцу нерождённого, ещё не вышедшего из материнской утробы. Я вгляделся в Зерно: никогда ещё его цвет не был так схож с цветом крови. Это будет воин, великий воин, понял я. Хозяева Судьбы ничего не скрывали. Но, Всемогущие Древние, сколько же в нём от рождения жестокости! Это хорошо. Это значит, что он сразу воспримет мои уроки — поскольку они ответят его внутренней потребности. Трудно пожелать себе лучшего Ученика для задуманного мной Дела.

Колокольчики умолкли окончательно. Выбор сделан, осталось взять Зерно. Я медленно протянул к нему руку, сосредоточенно вспоминая, как всё это происходило в последний раз. Но тогда мне помогал Мерлин, как и положено, а сейчас Глава Совета лишь холодно и отстранённо наблюдал.

И тут меня осенило. Я понял: они хотят, чтобы я погубил своего Ученика прямо при его рождении! И всё пойдёт по Закону — Маг, не сумевший взять Зерно, на достаточно долгий срок лишался права взять следующее. Конечно, это время показалось бы весьма незначительным по сравнению с моим изгнанием — что такое сто лет рядом с тысячью?

Что ж, я принял вызов. Ничего иного мне не оставалось. Медленно, очень медленно я коснулся Зерна — и у женщины-нищенки в полуразвалившейся хижине начались родовые схватки.

Всеми силами сознания я потянулся туда — и тотчас увидел жалкий, сколоченный из обрезков горбыля колченогий стол и выщербленную, потрескавшуюся утварь, постель — груду невообразимо грязного тряпья — и женщину, стонущую на этом тряпье. Рядом с ней никого не было.

Я не имел времени досадовать на Жребий или проклинать Мерлина; когда рождаются Ученики Магов, людские роды неизменно тяжелы и многократно опаснее обычных, зачастую матери погибают — а вместе с ними нередко и дети.

Всеми своими силами я постарался пригасить зловещее сверкание Зерна, разгоравшегося внутренним огнём, и мне это удалось, хотя чувство было такое, словно я голыми руками хватался за докрасна накалённый металл. Женщине на время полегчало.